Меню сайта

Борискин ключ

Глава надежды

1.
В палатке, в поезде, в квартире,
Под чистым небом – испокон
Здесь каждый обитает в мире,
Которого достоин он.
Откроют люди настежь двери,
Блеснут призывные огни,
Но лжец пройдет, огням не веря,
О людях скажет: – Лгут они!
Пройдет дурак, пройдет зануда,
Ругая мир до хрипоты.
Пройдет чудак и словно чудо
Подарит девушкам цветы.
Кому-то мир – как пир горою,
Кому-то, как душа, открыт.
Кому-то кажется дырою,
Кто из норы на мир глядит.
Без середины и без края,
По сложным правилам игры,
Миры плывут, пересекаясь,
Как в небе звездные миры.
Отдай им сердце, не жалея,
И ты увидишь, как в ответ
Холодноватые теплеют,
Светлеют прячущие свет.

2.
Мой возраст ставит точки жестко,
Напоминает, прям и строг,
Что я живу на перекрестке
Событий, судеб и дорог.
Ничто меня не миновало,
Ничто не обошло.
Судьба,
Случалось, – в губы целовала,
Случалось, – била по зубам.
И обрастали злою новью
Стремительно, как снежный ком,
Разлука с первою любовью
И встреча с первым подлецом.
Темней мои глаза – я вижу,
Что навсегда приговорен:
От перекрестка я завишу
И от меня зависит он.
В один осенний поздний вечер,
Когда уставший город стих,
Забросил я рюкзак на плечи,
Чтоб все невзгоды сбросить с них,
И зашагал.
Но вот помеха:
Куда б пути ни завели,
Куда б ни шел, куда б ни ехал,
Перемещался центр земли.
За мною гнался перекресток,
Он заклинал, грозил бедой...
И это не судьба, а просто
Я все свое ношу с собой.
Не из корысти, не из мести –
По строгой логике вещей –
Тот груз, что был терпим на месте,
В дороге втрое тяжелей.
И в заполярной белой дали,
Где Чаунской губы изгиб,
Случалось, – люди погибали,
А я, случилось, не погиб.
На полюс льдины провожая,
Вдруг понял я на берегу:
Выходит – от себя бежал я,
А думал, что к себе бегу.

3.
Дышало тело океана.
Вода ворчала. А над ней
Кружились вещие бакланы –
Седые вороны морей.
Под небом серым, невысоким
Вдали пастух тянул напев,
И в океан сбегали сопки,
Остановиться не успев.
Здесь начинается Россия.
На берегах печать веков.
Лучи упругие, косые
Пронзили толщу облаков.
Здесь начинается Россия.
Здесь день готовится в полет,
Струится тайна в чистой сини
Ключей, стремящихся с высот.
И напрямик себя спросил я,
Надежду робкую тая:
– Здесь начинается Россия,
А значит, начинаюсь я?
Протестовал над головою
Бакланов возмущенный крик...
Но вдруг качнулся подо мною
Великий древний материк.
Москва, и тракт под Мариинском,
И кедрачи, и Томь-река –
Через хребты по-матерински
Протянутая мне рука.

4.
Приподними замшелый камень,
Всмотрись в извилистость ложбин –
Там родниками, родниками
Россия рвется из глубин.
Вода со сдержанною мощью
Несет песчинок редкий груз,
Обыкновенная на ощупь,
Обыкновенная на вкус.
Они почти неразличимы,
Золотоносные ключи.
Но каждому дарили имя
Старатели-бородачи.
Старатели дарили слово,
И так у них заведено,
Чтоб было слово родниково,
Чтоб было русское оно.
И вот живет в долине мглистой
Названий звучная капель:
Ключ Солнечный,
Ключ Золотистый,
Ключ Март,
Ключ Зорька,
Ключ Апрель.
Бывали люди в лапах смерти,
Пургу встречали и обвал,
Но нет ключа того, поверьте,
Чтоб кто-то Проклятым назвал.
Я знаю: поздно или рано
За тысячью колымских круч
Вас привлечет звучащий странно
И памятно
Борискин ключ.

Глава легенды

1.
Их было двое, было двое
В распадке хмуром и сыром.
Историки, догадки строя,
Не вспоминают о втором.
Второй.
Нет фактов в подтвержденье.
И нет свидетельств – свет пролить.
Я исхожу из убежденья,
Что не могло его не быть.
Я видел пламя в хвое пихты!
На миг взметнется – и зола!
Но доброму костру не вспыхнуть,
Коль не займутся два ствола.
Они лежат тяжеловесно.
Кора шершава, как ладонь.
И вырастающий отвесно
Объединяет их огонь.
Горят, осознавая смутно,
Что друг без друга не смогли б
Свое тепло дарить кому-то,
Кому-то посветить вдали.
Соседу доверяя пламя,
Осядет ствол, распавшись в прах,
Поскольку многими ветрами
Сечен он в бурях и кострах.
Но будет свет, как раньше, – ясный,
И жар – какой вдвоем несли,
Поскольку вовсе не бесстрастны
И не безжизненны угли.
Они от рос предохраняют.
Они огню – своя среда.
Они, как память, остывают
Недели,
месяцы,
года…
Их было двое.
В пади низкой
Разбит последний общий стан.
Бедой подавленный Бориска
И умирающий Степан.
Два обреченных человека
На весь озябший материк.
Полярный день.
Начало века.
Мольба.
Надежда.
Шепот.
Крик.

2.
– Вот, кажется, и все!
Мне близко.
Такая засуха в груди.
Прощай, товарищ мой, Бориска!
Я не дошел, но ты дойди!
Иди рисковым, а не робким,
Ищи – и клад не будет мал.
Я тех не видел самородков
И тех песков не промывал.
Но я легенду взял в подсумок,
Доверился ее следам.
Я ничего в ней не придумал.
За что купил, за то продам.
Давно, рассказывают чукчи,
На Север мертвый и пустой,
На тундру божеством могучим
Олень низвергнут золотой.
Не зря летит по белу свету,
Хмелея каждую весну,
Молва про чудную планету,
Обетованную страну.
Но мимолетное везенье
Меня не радует ничуть.
Мы к сердцу этого оленя
С тобой прокладывали путь…
Отстал я не по доброй воле.
Прости, Бориска! И прощай!
А если выделишь мне долю –
Моим наследникам отдай.

3.
Крадется рысь за человеком.
Лишь тень скользнет по валунам.
Да шорох.
Да качнется ветка.
И снова в мире тишина.
На дне заросшего болотца
Рысь приседает для прыжка,
Едва лишь человек нагнется
К прохладной глади родника.
Но он топор положит рядом
И, сделав несколько глотков,
Настороженным смотрит взглядом,
К любой внезапности готов.
Однажды, слежкой утомленный,
Одолевая перевал,
Он оступился и со стоном
Скатился в каменный провал.
Поднялся и пошел лесками,
Отыскивая на ночь кров…
Рысь жадно слизывала с камня
Его дымящуюся кровь.
И, человеку смерть пророча,
Решив, усталость свалит с ног,
Ползла за ним до самой ночи…
Но человек огонь зажег.
Вдали река блестит латунно.
Осины шепчут на ветру.
Не поленись, приди, фортуна,
Сядь к одинокому костру.
На сопке, за грядой валунной
Рысь ловит запахи костра.
Ты будь внимательной, фортуна,
Как милосердия сестра.
Поправь у спящего повязку,
Кошмары отгони от глаз
И расскажи хотя бы сказку
Из тех, что носишь про запас.
И человек фортуне внемлет:
–– В далекий век, в далекий день
Упал на северную землю
Гигантский золотой олень…

4.
Рассветной дымкою дымится
Распадок.
Лишь за две версты
Ночная спрашивает птица:
– Откуда ты? Откуда ты?
И резко перебив теченье
Своих загадочных речей,
Заговорила со значеньем:
– Ты чей?
Ты чей?
Ты чей?
Ты чей?
А после пожалела будто
Не усидевшего в гнезде:
– Неважно, чей ты и откуда,
Зачем ты здесь?
Зачем ты здесь?
Хребта угрюмая сутулость.
Укор его грозящ и нем.
И лиственница изогнулась
В знак вопросительный:
– Зачем?
Но вот над миром встало солнце,
Дремавшее невдалеке.
По склонам сопок, по болотцам,
По перелескам, по реке
Понесся свет в лазурных бликах,
Переливаясь и звеня.
Под голубенью голубики
Щурят озерная возня,
Крутое вспархиванье крыльев
И щебет, вырвавшийся ввысь.
В распадке заросли укрыли
Вконец озлобленную рысь.
Из-за гнилого пня опята
Выглядывают: мол, свои!
И, как на родине когда-то,
Пахнуло запахом хвои.
И снова путь лежит далече.
Опять подъемы высоки.
Бориска движется навстречу
Теченью северной реки.

Глава откровений

1.
Страда над чудною планетой.
Нахмурено лицо ее.
Чернорабочим от газеты
Я с ней делю житье-бытье.
Совсем не ради фразы красной,
А ради правды без прикрас
Я колесил Колымской трассой
И там, где нет покуда трасс.
И если вдруг скала отвесно
Через дорогу залегла,
Скажу магическое – «пресса»!
И отодвинется скала.
О, Колыма, я видел близко
Начало всех твоих начал.
Пил воду из ключа Борискин
Шел на Борискин перевал.
В поселках дальних изумленно
Внимал задумчивым речам
Тобою щедро убеленных
Бывалых старых колымчан.
Я спрашивал:
– В седом пространстве,
Где холод, ветер и волна,
Романтика, богиня странствий,
По слухам обитать должна?
Припомнить искренне пытались:
– Богиня? Может и была.
А впрочем, всякие тут шлялись,
Ты извини, земляк, – дела!
– Быть может, там, где море вздулось,
Ее оставили одну.
Она волною захлебнулась
И валуном пошла ко дну.
– Теперь, земляк, иная мода:
По сумме всех ее примет,
Старушка служит счетоводом
В Ташкенте. База «Вторчермет».
Личину корча продувную,
Ханыга издевался всласть:
– Ты заглянул бы к нам в пивную,
Твоя романтика спилась!

2.
Ищу романтику на свете.
Мой путь ложится возле звезд.
Видать, поднялся встречный ветер,
Ее за горизонт унес.
Как вечность, миг посадки длился,
Поземка забивала рот...
Мотора скрежет – и ввинтился
В свинцовый купол вертолет.
На белизне снегов белея,
Пока свободная, ничья,
Петляла тоненькая змейка
Золотоносного ручья.
Уж лучше бы не доводилось
Так повстречать, как довелось.
Свои владенья обходил он,
Траву выкапывая, лось.
Он шел по северному царству,
Я ж, надышав дыру в окне,
Шептал ему:
– Родимый, здравствуй,
Взгляни, ответь приветом мне.
Но вздрогнул он, качнул рогами,
Внезапным ужасом налит.
И – лишь долины содроганье
От стука бешеных копыт.
Как он скользил на мерзлых кручах,
Почувствовав чужую власть!..
Как вертолета тень паучья
За ним безжалостно гналась!
Как искры высекал ногами!
Как он в заносах снежных вяз!
Как он упал, изнемогая,
Взглянув затравленно на нас!
Потом, отстав в долине белой,
Он все спокойнее дышал.
Поднялся, весь заиндевелый,
И осторожный сделал шаг.
Понес сквозь замять снеговую
Недоумение и злость,
О том, что кончилось,
тоскуя,
Боясь того, что началось.

3.
Найти ее – моя забота.
Ау! Романтика!
Явись!
А Север говорит:
– Чего там,
Бери лоток да становись.
Хочу понять.
Не обессудьте.
И там теперь труды мои,
Где добираются до сути
Суровой северной земли.
Бедна она или богата?
О, мудрость вечная лотка!
Твое творенье – элеватор
И драга, как ни велика.
Вода – твоя передовая.
Да не убудет никогда
Та снеговая, дождевая,
Живая вешняя вода!
И ко всему,
что в тайне меркло,
И ко всему, с чем был знаком,
Я подхожу с одною меркой –
Геологическим лотком.
Пусть результаты будут грустны,
На дне блеснут едва-едва...
Хочу, чтоб промывались чувства,
Поступки, мысли и слова!
Осознаю огромность риска.
Но верю: не напрасен труд.
Свою поэму о Бориске
Я отдаю лотку на суд.

Глава фортуны

1.
Начало северного края
За исторической чертой...
О Колыма, страна седая!
Когда ты стала золотой?
Не в тот ли год,
не в тот момент ли,
Когда Билибин подтвердил
Правдивость северной легенды,
Исток ее определил?
Или когда назвали лестно
Валютным цехом и когда
Особенно тяжеловесно
Пошли в столицу поезда?
А может, в миг,
Как заблистала
На дне Борискина лотка
Щепотка желтого металла,
Освобождаясь от песка?
На берегу у перелеска
Он встал, завороженный весь
Еще скупым неярким блеском,
И прошептали губы:
– Есть.
И над долиной грянул ветер
И подхватил, спеша донесть
До всех мечтателей на свете
Его ликующее «Есть!»
Свершится: мерзлоту разверзнув,
Земля откроет кладезь свой.
И Эдуард Петрович Берзин
На север поведет «Дальстрой».
Но этого не знал Бориска.
И знать ему не суждено.
Он бил шурфы и видел близко
Свое волшебное руно.
По склону тень его металась.
Земля стонала под кайлом,
И рысь опять засомневалась
В конечном торжестве своем.

2.
Дымок почуяв в струях ветра,
Пятнистый заяц сдержит бег,
Топор аукнется – приметы
Того, что рядом человек.
В окне бревенчатой времянки,
С еще не высохшей смолой,
Стоят цветы в консервной банке,
Лучась прозрачной синевой.
От них светлей лицо Бориски.
Он входит в дом, как будто в храм,
Сначала поклонившись низко
Его приземистым дверям.
И вот тогда у речки где-то
Земля обрушится в овраг
И зашуршит листва – приметы,
Что есть у человека враг.
Бориска густо чай заварит,
Добавит к чаю сухари.
Потом его усталость свалит
На жестких нарах до зари.
И волны сонного тумана
Нахлынут, сумрак заслоня,
И выплывет лицо Степана
Оттуда, из небытия.
– Бориска, нет тебя богаче.
Во мраке россыпи горят.
Золотоносен край, – а значит,
Труды, могилы – все не зря.
Но коль рабом металла станешь
И совесть подчинишь грошу,
Назначу я тебе свиданье,
С тебя за золото спрошу.

3.
Заплакало дождями небо.
Заплакали ключи навзрыд.
Зловеще,
исступленно,
немо
Природа осенью кричит.
Кричат смешавшиеся краски,
Густые, сочные мазки,
Кричат цветы в болотной ряске,
Кричат прибрежные лески,
Брусники каждая кровинка,
Листва, затоптанная в грязь.
Кричит зеленая травинка,
Внезапно бурой становясь.
Красны кусты от воплей диких,
Застенчивый утратив вид,
Зашлась от крика голубика,
Шиповник яростно шипит.
Кричат по руслу тополята.
И кажется, уже охрип
Под фиолетовою шляпой
Изъеденный червями гриб.
Желто,
оранжево,
багрово
В долинах гулких Колымы –
Капитуляция покрова
Перед нашествием зимы.
И только стланик ей помеха,
Его зеленая хвоя,
И только эхо,
эхо,
эхо
Летит в лиловые края.
И вдруг природа замолчала,
Исчезли яркие тона.
Неотвратимо и печально
Вошла в долину тишина.
Деревьев темные скелеты
Не вспыхнут в зареве зарниц.
Свершилось – чудная планета
Угомонилась,
пала ниц.
Свершилось – высказана мука,
Немая притерпелась боль,
И на лице земли – ни звука,
Лишь инея скупая соль.

4.
Недобрых туч густые тени.
Косяк гусиный впереди –
Последнее предупрежденье
О том, что надо уходить.
Спешит Бориска. Сноровисты
Движения его лотка,
И золотинки, словно искры,
Толпятся возле желобка.
Мелея, перекат стрекочет.
Эскадры льдинок по реке.
Но все весомее мешочек
У пояса на ремешке.
Тем часом рысь в жилье пробралась,
Все сокрушая и зоря.
На путь далекий не осталось
Бориске даже сухаря.
И в хвойном маленьком овражке
Кедровых стлаников дары
Убрали белки и еврашки,
Несуетливы и быстры.
Ветха последняя одежда,
Ей в лютый холод не согреть.
Ветха последняя надежда
В глухой тайге не умереть.
Распадки резкий ветер студит.
Кружится коршун в вышине.
И захотелось крикнуть:
– Люди!
Придите!
Помогите мне!

Глава любви

1.
В повествование встревая,
Диктуя правила свои,
В истории любого края
Живет история любви.
В золотоносные долины,
В арктическую тишину
Мобилизованы мужчины
На многолетнюю войну.
И на перронах всей России,
Чтоб только душу облегчить,
Как прежде бабы голосили,
Так после будут голосить.
Вагоны трогались с вокзалов,
Стуча по рельсам вразнобой.
И отставала, оставаясь,
И слезы прятала любовь.
Далеко чудная планета.
Нельзя за тридевять земель
Дарить прохладу знойным летом
И теплоту копить к зиме.
Там человек тоскою ранен.
Там дом без женщины – не дом.
И в Магадане
в ресторане
Горняк танцует с горняком.
И слишком долгими ночами
Под неумолчный вьюги крик
Слагают письма колымчане
И шлют, и шлют на «материк».

2.
Что там такое?
Что такое?
Ползет по снежной борозде,
В тумане кроясь,
автопоезд,
Еще не виданный нигде.
На виражах Колымской трассы
Из мглы предутренней растут
Брезентом крытые каркасы,
Как будто мамонты идут.
Кого везешь ты,
бог дорожный?
Водитель поднимает бровь
И, оглянувшись осторожно,
Роняет, хвастаясь:
– Любовь!
И с губ сорвавшееся слово
Уже витает впереди,
По всем поселкам приисковым
Сердца мужчинам бередит.
Идут к обочине мужчины
И озабоченно глядят
На перевалы,
где машины
Все ближе, все ясней гудят,
Где, рассыпая искры снега,
Даря вершинам светлячки,
Теплеют узкие от бега
Автомобильные зрачки.

3.
Повытирала половицы
И разбросала кружевца,
Белье повесила сушиться,
Пробила тропку от крыльца.
Крутое тесто замесила,
В морозных окнах свет зажгла.
Уютной женщиной Россия
В свои владения вошла.
Запрятала подальше робость,
Берет сменила на платок,
Сменила кофточку на робу,
Взяла лопату и лоток,
Мужского дела попросила
И стала в строй, как испокон…
Пришла работницей Россия
На самый дальний полигон.
Здесь женщина бывала бита,
Встречала клевету и ложь,
Здесь мстили женщине бандиты,
Ей в спину всаживая нож.
В бараках без мечты о замках
И без достатка напоказ
Верна любовь.
О, колымчанки!
Как жил бы этот край без вас?
И крик младенца, человека,
Что средь безмолвия рожден,
Как историческая веха
В скрижалях будет отражен.
Под сердцем Колыму носила,
От долгих мук лицом бела,
Не злобной мачехой Россия –
Суровой матерью была.

4.
И если я споткнусь уставший,
И если духом упаду,
У чистого ключа Наташа
Себе пристанище найду.
Я лягу на траву густую,
К воде губами прикоснусь,
И будут медленные струи
Шептать мне ласковую грусть.
Ударят бусинки брусники
По донцу, как по бубенцу,
И заскользят цветные блики,
Как будто пальцы, по лицу,
Роса на лоб горячий брызнет,
И напоит, и освежит,
И я скажу «спасибо» жизни...
– Будь счастлив, – мне ответит жизнь.
И будет синевы качанье,
И сон глубокий до утра,
И будет тихое журчанье:
– Иди, родной,
уже пора.
С восточных каменных отрогов
Скользнет в долину первый луч,
Польется вдоль ключа дорога,
Польется вдоль дороги ключ.
Геологи не обозначат
На картах этого ручья.
Какое золото он прячет,
Об этом знаю только я.
Я на дары свои – не робкий.
Не пожалею ничего.
Но не скажу про самородки,
Смолчу про россыпи его.
Воды напьется в нем не всякий.
Храня привязанность одну,
Ключ замутится и иссякнет,
Когда я в сторону сверну.
И будет зов мой без ответа.
И будет жажда горяча.
Мне никогда не видеть света
Вдали от этого ключа.

Глава печали

1.
Как видно, предала удача.
Погрела и ушла во тьму.
Бориска плачет – слез не прячет,
Стыдиться некого ему.
И шел зачем?
И что манило?
Чего купить не довелось?
О золото!
В тебе ли сила?
Ты пепла горсть!
Ты в горле кость!
Чему так безоглядно верил?
Что слепо счел за божество?
О золото!
На дальний берег
Бориска перенес его.
Спустился по валунным грудам
И выбрал омут помутней:
Пускай не мне, пускай не людям,
Поскольку рядом нет людей!
Призывны волны Среднекана.
Не дрогнет, думалось, рука.
Но слышится протест Степана
Откуда-то издалека:
– Свое бросай, мое не трогай!
Не погуби мой трудный пот!
Не оборви мою дорогу!
По ней, быть может, сын пойдет,
По воле сгинувших, побитых
Кто в землю-матушку зарыт,
Тобою золото намыто,
Но не тебе принадлежит.
Бориска над водой склонился,
И, выпив из реки глоток,
На ключ студеный возвратился,
И поднял брошенный лоток.
Все глубже шурф – его могила.
Пески прохладней.
И отвал.
Зацементированный илом,
Как памятник ему вставал.

2.
На белой сопке черный всадник.
Гортанный возглас вдалеке.
Оленье стадо – как кустарник,
Ползущий медленно к реке.
Барак в долине.
Чья стоянка?:
Приметы чьей большой беды?
Четыре пастуха в кухлянках
Читают стертые следы.
Нашли лоток заиндевелый,
Пятно костра, кайло, топор,
Застывшее подняли тело,
Прочли в глазах немой укор.
И головами покачали,
Уже в который раз скорбя
О тех, кто ищет клад случайный
И смерть находит для себя.
И, глядя на металл прохладный,
Из-под тяжелых мудрых век,
Якут сказал:
– Должно быть, жадный,
Плохой, должно быть, человек.
Борискины глаза закрыли,
Сложили кисти рук крестом,
Потом в шурфе его зарыли
И понесли молву о нем.
Долина снова одичала.
На сопках куропачий гам.
Зима морозом застучала
По неподвижным деревам.
Земля могилу заносила,
Ровняла с далью снеговой.
И нет Борискиной могилы
И нет тропы к могиле той.
Здесь только рысь брела устало,
Едва лишь надвигалась мгла,
Как будто что-то потеряла,
Понять чего-то не смогла.
Тоской неведомой томима,
Скучнела, старилась
и вдруг
Ушла распадками глухими
Куда-то за полярный круг.

3.
Забвенье ходит стороною.
Есть люди с участью такой:
Им в жизни не было покоя,
Им в смерти вечный непокой.
Смешаться бы с землею милой,
Уйти в зеленые ростки...
Но над Борискиной могилой
Золотоносные пески.
И силой побеждая силу,
Бульдозеры пески скребут...
Вокруг Борискиной могилы
Борискин прииск моет грунт.
Живут, поселком обрастая,
Борискин дом,
Борискин дым.
Гравийною дорогой стала
Тропа, проторенная им.
И... потревожили могилу.
На зов Борискиной судьбы
Бульдозеристы подходили,
Седые обнажив чубы.
Про бога вспомнив и про черта,
Неразговорчивой толпой
Стояли над фортуной мертвой
И над легендою живой.
И бригадир момента важность
Учел, определив навек:
– Бориска! Это был отважный,
Он был что надо человек!
Потом кайлили грунт привычно,
Решив без долгого суда:
Похоронить его вторично
И не тревожить никогда.

Глава признаний

1.
Как умирает колымчанин!
Какая тень на лоб легла!
Глубинный прииск в знак прощанья
Верней вершит свои дела.
Плывет, качаясь, лодка гроба,
Покой натруженной руки…
А где-то грунт из-под сугробов
Взметают в воздух взрывники.
А где-то вертолетов грохот.
И путь совсем не на поклон
К месторождению Рассоха
На дальней речке Коркодон.
И славят память человека
Колымской трассы долгий гул,
Гудки портового Певека
На заполярном берегу.
И, повернув лицо к просторам,
Настрой давая городам,
Стоит у моря дирижером
Белоколонный Магадан.
Как умирает колымчанин?
У цели. В глубине тайги.
Вокруг – его однополчане,
Седые други, горняки.
На время сдерживая бури,
Доверив людям закрома,
В почетном встала карауле
У изголовья
Колыма.

2.
О коммунисты, колымчане,
Народа старшие сыны!
Легла за вашими плечами
Вся биография страны.
Вам было круто и жестоко.
Давалось трудно торжество.
Вы – совесть Северо-востока
И вы – поэма про него.
О ветераны, о солдаты!
Редеет ваш почетный строй,
Как белым пламенем
объятый
Закатной грустной сединой.
Старение – одно названье,
Для колымчанина – не факт.
Но вот доходит до сознанья
Как факт действительный – инфаркт.
И едет он по белу свету
На юг дожить остаток дней,
Как существо иной планеты
С тоской нездешнею по ней.
Суров – ни жалобы, ни вздоха.
Как прежде, помыслы чисты,
Что нету под его эпохой
Еще итоговой черты,
Что будет зов –
На прежнем месте
По мерзлоте рубить с плеча...
Учитесь мужеству и чести
У ветеранов-колымчан.
Их верой неизбывной верьте,
Любите жизнь любовью их.
Учитесь их негромкой смерти,
Чтобы остаться средь живых.
Они доверят поколеньям
Земли оттаявшую пядь,
Чтоб завещать не повторенье,
А продолженье завещать.

3.
А я живу на перекрестке
Событий судеб и дорог.
Здесь неуютно и непросто,
Я б жил иначе, если б мог.
Его порою ненавижу,
Порой – привязанности полн,
От перекрестка я завишу,
И от меня зависит он.
Все неприкаяннее думы,
Неосторожнее шаги.
Все копятся благоразумью
Невозвратимые долги.
Меня к несбывшемуся гонит...
Но мне теплей от мысли той,
Что на горняцком полигоне
Теперь я вовсе не чужой.
За эту сладость звуков тонких,
Когда по склонам мчат ключи,
За эту боль, когда ребенком
Подранок-заяц закричит,
За жадный зной в разгуле света,
За жуть, когда наступит тьма,
Спасибо, чудная планета,
Неласковая Колыма,
Что суд верша, не унижала,
Все принимала, что могу.
Спасибо, что к себе бежал я,
Я думал – от себя бегу.
Еще за то живи и здравствуй,
Что, не презрев мечты моей,
Была ты тридевятым царством,
Страной за тридевять морей!

4.
Кичимся, что судьбу седлаем,
Но убеждаюсь я подчас:
Не мы дороги выбираем,
Дороги выбирают нас.
Ты говоришь, что прожил много,
Ты хвастаешь в кругу друзей,
Что не нужна тебе дорога.
А это ты не нужен ей.
Она нас пробует на зрелость.
Она дает уроки нам.
Она нас пробует на верность
Былым мальчишеским мечтам.
Она нас пробует на юность.
Даря доверие свое.
И счастливы, кого коснулась
Мобилизация ее.
Взывая к мужеству и силе
И отдавая свой приказ,
Перед людьми, перед Россией
Она обязывает нас.
Она придирчиво и строго
Участвует в любой судьбе...
Твое внимание, дорога,
Я ощущаю на себе.
Мне без тебя лишь горе мыкать,
И ты признать меня должна.
Как полигон перед промывкой,
Опять душа обнажена.
Предчувствие простора снова.
С зари и до исхода дня
Живу я в ожиданье зова...
Дорога! Позови меня!
Чтоб слышать океана рокот
И задыхаться на ветру...
Еще, наверное, далеко
Тот шурф,
в котором я умру.
Хочу найти его, не скрою,
На той из жизненных глубин,
Где я любим своей землею,
Любимой женщиной
любим.

< К списку поэм

Геннадий Юров

Борискин ключ