Василий Попок
Геннадий Юров
В наших горах, хоть в Ала-Тау, хоть в Шорских хребтах, хоть берегами наших рек, бывает, из обмыленных временем склонов выпирают, вытарчивают скальные останцы. Они из более крепкой породы, чем та, которая была около, выветрилась и ушла песком и глиной вниз по течению.
Геннадий Юров — такая, не вписывающаяся в типовой пейзаж, «неформатная» скала. Может быть, целая скальная гряда — стоит набычившись, все её обходят, обтекают, а она, ну, просто-таки насмерть вросла в эту землю.
Как Красная горка в Кемерове по-над Томью.
Геннадий Евлампиевич — культовая личность для Кузбасса. Ему даже памятник не надо ставить. Он весь тут, в старом Кемерове – на виду острова, намытого Искитимкой. Близко к набережной. Внутри кирпичных улочек с арками «сталинских» домов. А из его высоко стоящих окон открывается дымный индустриальный пейзаж – «Азот» с «Химпромом» и «Карболитом».
Он «неформатен» уже своей внешностью: большой, медленный, с густой разбойничьей бородой. Внушительный, как предводитель казачьей вольницы. Похожие на него статями предки-чалдоны, небось, одним своим видом убеждали переправляющихся через Томь купчишек делиться доходами от шёлковой китайской торговли.
На будущий мост, предположим.
Нынче к Красной горке ведёт новый мост с красивыми (если смотреть от шахтёрского памятника работы Эрнста Неизвестного) развязками. И по нему течёт Транссибирский автомобильный тракт.
Тракт непрерывен и его, словно раскалённую лаву, не перейти и не перепрыгнуть. А над трактом нависает Красная горка. Там, на взлобке, стоит, затенённый деревами, лицом к реке, старый обелиск в честь первооткрывателя кузнецких углей Михайлы Волкова. И где-то в близких прибрежных улочках, на этих тропках, стремглав падающих к Томи, у этого чистого родника, по сию пору изливающегося сладкой водой, прошло детство писателя. Где-то близко пролетела юность. И пришла зрелость и сейчас с высоты лет и с верхнего этажа жилой высотки, что стоит на противоположном томском берегу, в двух шагах от набережной, смотрит Юров на свою Красную горку.
А ежели идти-красться вдоль Красной горки, берегом-берегом, по яру, срываясь с горелого крутяка, обходя огородные зады и пересекая спускающиеся к реке тропки, то рано или поздно добредёшь до бывшего дома Себальда Рутгерса, где сейчас музей. Дойдёте – спросите, где Юров – до недавнего времени он там работал, а сейчас не знаю, может, уже нет. Но представляю: вот он – сидит безмолвным изваянием самому себе, борода в горсти, взгляд в окно – думает.
Здесь, на скалах Красной горки первые стихи сложились. И первые, самые естественные и «центровые» мысли пришли про жизнь и «условия человеческого существования», обернувшиеся потом книгой «Труженица Томь».
Моей любимой. Лучшей, на мой взгляд, из того, что написано про Кузбасс.
В свои семьдесят пять он тяжел телом. Он седобород и ленив, словно сытый медведь. Он все знает и не удивляется ничему. Мне кажется, что он был таким всегда, хотя я и помню древнесоветский, деревянный клуб железнодорожников – единственное тогда приличное здание (не считая вокзала) в моих родных Топках, куда приехали кемеровские поэты, и молодого Юрова в красном свитере – моднющей по тем временам одежке, и то как он читает стихи, бескомпромиссно рубя воздух крепко сжатым кулаком. И стихи были празднично приподнятые. Романтические.
Потом он мне сказал с усмешкой, мол, не было никогда у него красного свитера, врёшь. Нет, не мог я ошибиться. Значит, душа горела у поэта и в моих тогда мальчишеских глазах материализовалась в одёжу революционного цвета.
Наверное, в том свитере, реальном или фигуральном, что всё равно, он и на Север уехал. Так полагалось по кодексу чести 1960-х. Много было в том благородно-книжного. «За туманом и за запахом тайги» ехали «флибустьеры и авантюристы по крови горячей и густой». Каким был Юров, именно на Севере открывший для себя и для других «Озеро танцующих хариусов» и «Озеро Джека Лондона». И понявший про жизнь и про себя то, что раньше не понимал, - жить надо там, где родительские могилки.
Где Красная горка по-над Томью.
Кстати, поэма про «Аборигена» именно на Севере сочинилась – изящно соткавшись из чукотской экзотики и кемеровских смогов.
Идя вместе со страной её нелогичным и иногда ужасным путём, Юров оставался Юровым, оригинальным и нестандартным. Говорю же — скальный базальтовый останец. Крупняк, режущий крутое течение. Как писатель и как личность Юров по большей части идет-бредет наособицу, избегая торных дорог и стежек, - самые крупные звери не сбиваются в стаи, раздумчиво, себе на уме, ходят в одиночку.
Десять лет с гаком Юров возглавляет альманах «Красная горка». Сам его выдумал и сам реализовал. Историко-литературный альманах о Кемерове и кемеровчанах. О месте Кемерова в Сибири.
Мне радостно бывать на Красной горке.
С этого яра смотреть на рукотворный пейзаж левобережья, дышащий индустриальными дымами и полыхающий промышленными огнями. Здесь, на ветреном юру, чуять и чувствовать мощь и силу своего города.
Сегодня, повторяю, там музей. На юру. И сердце этого, извините за прозаизм, муниципального учреждения — человек, носящий фамилию, где в корне слово «юр», значащее в Сибири ни что иное, как открытое, возвышенное место – яр, гора, красный яр, Красная горка.
Ах, как хорошо, как сладко, как завидно, как достойно звучать однофамильцем родины…