Меню сайта

Планета Кемерово

1.
Звезду открыли в царстве Зодиака.
Ее название послужит добрым знаком.
Планета Кемерово!
Твой высокий зов
Звучит во мне тревожней с каждым часом.
Мерцая меж Юпитером и Марсом,
Ты посмотри на Млечный путь Кузбасса –
Созвездие вечерних городов.

И весь каскад огней охватишь разом:
Приобье нефтью светится и газом.
Рудой – Хакасия,
Якутия – алмазом.
Окрест Байкала – россыпь Ангары
И Енисея...
Воедино слиты
Систем энергетических орбиты –
Моей Сибири звездные миры.

Планета Кемерово!
Почему не спросишь?
Хочу, чтоб знала, чье ты имя носишь.
Земной огонь видней со стороны.
Здесь солнцем рукотворным негасимым
Кузбасский уголь светит всей России
И прибавляет красоты и силы
Сверкающей галактике страны.

Здесь луч прожектора от башенного крана.
Здесь варят сталь.
Катают рельсы БАМу.
В цветную вырастая панораму,
Питается из угольных пластов
Кузбасской химии магическое древо.
Здесь между правым берегом и левым
Горят над Томью радуги мостов.

Я расскажу про отчую планету –
Не ту, что светит отраженным светом,
А ту, что греет собственным теплом.
Неоднозначен наш язык могучий.
Что за словами? –
Этой мыслью мучась,
Планету Кемерово как судьбу, как участь
Я открываю…
Как родимый дом.

2.
Она живет, с каких времен, не знаю,
Моя поэма о Кузнецком крае –
Быть может, годы,
Может быть, века.
Прислушайтесь – и зазвучит долина
В лирическом ключе
Или былинном,
Когда проносит половодье льдины,
Когда плывут по небу облака.

Моя река – напевная по нраву.
Она не разделяется на главы,
Излучинам не ведает числа.
Но все же русло почитает свято.
А что еще? –
Восходы и закаты.
Глубокий плес за бурным перекатом...
Ну вот и все о тайнах ремесла.

Когда исток мелодия искала,
Я приходил на Писаные скалы
Смотреть рисунки древних мастеров.
В искусстве, изумляющем науку,
Художник мне протягивает руку,
Доверчиво высказывает муку
Познания природы и миров.

Могучий пращур – молчаливый парень,
Он был, конечно, у вождей в опале.
А может быть, сходил за колдуна.
Его всегда побаивалось племя,
Когда он высекал на камне время,
И лик совы,
И легкий бег оленя...
А под скалой темнела глубина.

И было слово «Томь» – от слова «темный»
Оно звучало над рекой огромной,
Поднявшей дол на синие крыла.
И новые встречая поколенья,
Скала просила преклонить колени:
Сова вещает,
И бегут олени,
И мчится за оленями стрела.

3.
Река открыла путь навстречу солнцу
Посланникам Руси – землепроходцам.
Так повелось в Сибири искони:
Старатели, крестьяне, рудознатцы,
Торговцы, казаки, старообрядцы
Искали фарта.
А решив остаться,
Пускали корни прочные они.

Ученый швед, плененный под Полтавой
Царем Петром,
В долине величавой
Рисунки на бумагу перенес,
Издал в Европе.
Там опять грозили
Походами к сокровищам России,
Но помнили о той победной силе,
Которою опасен стал колосс.

Должно быть, здесь, над Писаной скалою,
Легла дорога к первому забою.
При помощи кайла и топора,
А может быть, и попросту руками,
Даруя нам промышленное пламя,
Бесценный минерал – горючий камень
Михайла Волков выдал на гора.

Седых хребтов последние отроги –
Здесь села приютились и остроги
И углекопы в береге крутом
Еще не шахты пробивали – штольни.
Поплыли в Томск – долины город стольный,
Ведомые течением привольным
Громады барж, нагруженных углем.

А у истоков, стиснутых горами,
Аборигены слыли мастерами.
Секреты дела зная от отцов,
Не уступая мастерам Урала,
Железо для меча и для орала
Умели плавить.
Здесь берет начало
Кузнецкий край –
От первых кузнецов.

4.
Мы про сибирский говорим характер.
Какое время на таежном тракте,
Какие люди выразились в нем?
Купец Епишкин в хронике скандальной
Иль рудокоп на каторге кандальной?
А может это декабрист опальный?
Или народник, высланный царем?

Вникал в характер старого Кузнецка
Писатель русский – Федор Достоевский.
А Гарин-Михайловский – инженерский
Характер проявил в своих мостах…
Здесь было испытание пространством,
Береговым –
На горизонтах странствий
И замкнутым –
На горизонтах шахт.

Среди бежавших от судьбы постылой
Сибирь людей мастеровых ценила –
Умение держать топор в руке,
В тайге медведя добывать и птицу,
Пни корчевать
И высевать пшеницу…
Характер собирался по крупицам,
Как золото
В старательском лотке.

Определен природою суровой
Характер дома – от крыльца до крова.
Характер языка – сибирский говор
Вошел хозяином в большие города,
В народный сказ и в песню о Байкале…
На трансконтинентальной магистрали
Характер утверждали поезда.

В лесной траве оранжевое пламя
Зовем жарками или огоньками.
Мы говорим: сибирские цветы!
А почему?
Мы объясняем чудо
Судьбой и почвой,
Ключевой остудой…
И правильно.
А все-таки, откуда
Сибирского характера черты?

5.
Когда-то,
Говоря высоким слогом,
Я сам служил редакционным богом
И на макете – на листе убогом –
Портрет Земли Кузнецкой рисовал.
И трем китам промышленной державы
Я воздавал заслуженную славу.
А это – Уголь, Химия, Металл.

Свою добычу на путях кремнистых
К моим ногам слагали журналисты.
Да будет подвиг ваш святым и чистым,
Спецкоры, фотокоры, литрабы!
Так важно, чтобы время не гасило
Все доброе, что нас объединило,
И помнились превратности судьбы.

Мы были молоды.
Мы верили в удачу.
Мы были биты, но давали сдачи.
Нам не терпелось жизнь переиначить.
Мы знали, где друзья и где враги.
И мудрый проницательный редактор
С отцовскою иронией и тактом
Нам верные подсказывал шаги.

Мы слову верили и жили этой верой.
Мы в чувстве юмора не знали чувства меры.
Но знали стихотворные размеры
И были счастливы,
Когда случалось нам
Разжечь в сердцах энтузиазма искру,
На равных разговаривать с министром
И с кадровым рабочим – по душам.

Мы жили на земле светло и просто.
На праздниках произносили тосты.
Проселки ощущали нашу поступь.
Нас поле помнило.
И узнавал завод.
Мы мчались в неизведанные дали.
И наши жены с нами разделяли
Всю тяжесть государственных забот.

6.
Я создаю портрет родного края,
Его война сурово освещает:
Звучит в долине музыка войны;
Отца и сына заменив собою,
Рубила уголь женщина в забое.
И этот образ не дает покоя,
Не гасит ощущения вины.

Красивая и нежная,
Спасибо!
Ты поднимала каменные глыбы.
И сдвинуты бровей твоих изгибы.
И «ярость благородная» — строга,
Чтоб поезда, идущие на запад,
Везли заряды орудийных залпов,
Которые смертельны для врага.

Ты от мужчины принимала смену
У доменной печи и у мартена,
Когда в кроватках дети смотрят сны.
И помнят благодарные солдаты
Кузнецкую надежность автоматов,
На танках сталь кузнецкого проката —
Бронированный щит для всей страны.

Был подвиг тыла равен битве ратной.
Когда Донбасс топтали оккупанты,
Не просто шахты — горные гиганты
Построила Кузнецкая Земля.
Взрывала горизонт за горизонтом.
Звучал набатный лозунг: «Все для фронта!»
Приказом для добытчиков угля.

И до сих пор сквозь горести и беды
Слышна в долине музыка Победы.
А женщина давно простила нас.
Но не забыть —
Морщинок первых складки,
Да в золоте волос седые прядки,
Да слезы одиночества украдкой,
Да угольную ретушь возле глаз.

7.
По всей земле, насколько я разведал,
Не густо Юровых – однофамилец редок.
Должно быть, мой достопочтенный предок
Жил на юру,
Где свищет ветер зло.
Чтоб пласт повествованья не утратить,
Я должен рассказать о старшем брате.
Был старший брат!
Мне в этом повезло.

Тогда район Рудничный слыл отпетым.
Ходила улица с ножом или кастетом.
Но брат мой старший
Был авторитетом –
Не признавал кастета и ножа.
С ним повстречавшись, в темном переулке,
Всегда дорогу уступали урки,
А если цыкнет – пятились дрожа.

Таков мой брат.
Он строгим был по праву.
Учил меня ловить ельцов и плавать,
Вязать плоты, искать саранку в травах
И никогда в обиду не давал.
Я за спиною слышал что-то вроде:
– Меньшой братишка Юрова Володи, –
Никто меня по имени не звал.

Над Кемеровом башенные краны.
Край строился, залечивая раны.
А братья старшие
Взрослели слишком рано.
Семнадцати еще не полных лет
Мой брат трудился в шахте – на проходке.
И умер скоротечно – от чахотки...
И шел ко мне звезды погасшей свет.

Я взял его карандаши и краски,
Нарисовал Снегурочку из сказки.
Потом войну – отца в солдатской каске,
Тела врагов, побитых без числа.
Потом сосну,
Береговые скалы...
Мои рисунки улица признала,
Меня по имени впервые назвала.

8.
Я прожил дольше умерших и павших.
В иные дни считал себя уставшим.
Но старший брат –
Он оставался старшим!
Его кедрач, как прежде, – на корню.
Нас разделяют годы, как ступени.
Он со своим уходит поколеньем.
Я никогда его не догоню.

Мой старший брат.
Легли ему на плечи
Цеха азота, коксовые печи.
Он открывал разрезы в междуречье.
Грузил горючим камнем поезда.
Ходил с геологами по маршрутам горным.
Под Казом, Шерегешем, Таштаголом
Им найдена железная руда.

Я ощущал тепло ладони братской
На «Зиминке», «Чертинской» и «Распадской».
Заговорив с проходчиком,
Под каской
Угадывал знакомый мне овал.
В прорабах и монтажниках Запсиба
Его черты...
И было так – спасибо! –
Я друга старшим братом называл.

Мой старший брат прошел по первопутку.
Долине гулкой протрубил побудку.
Я по нему сверял свои поступки,
Отогревался у его огня.
Завидую его плечам покатым.
И так скажу:
Имеет сходство с братом
Портрет родного края для меня.

9.
Мы строили – мы брали уголь в спешке.
Земля вначале с доброю усмешкой
Следила за игрой своих сынов.
Пускай потешатся! –
Наивно полагала.
И даже, как умела, помогала,
Нам открывая в берегах и скалах
Естественные выходы пластов.

Когда взметнулись взрывы по отрогам,
Земля смотрела с болью и тревогой.
Огни горели яростно в ночи.
Потом смотрела с горечью и страхом.
Шла под застройку,
Как идут на плаху,
В черте разрезов становилась прахом,
Теряя колки, речки, кедрачи.

Я летописец истины жестокой.
Я шел с рекой до устья – от истока
Дорогою содеянного зла.
Для нас погасла сказка поколений.
Стрела смертельно ранила оленя.
И вещая сова молчит в смятенье.
И музыка долины умерла.

А между тем, в пластах – под нами где-то –
Неистощим запас тепла и света,
Он обогреет многие века.
Но только камень солнечный зависим
От поля хлебного
И от бездымной выси,
От тех оленей, что художник высек,
И тех, что ныне пьют из родника.

Я речь о том веду,
Моя эпоха,
Как плохо нам,
Когда природе плохо.
Что мы оставим нашим сыновьям?
Ужели край наш отдадут машине
И вскроют все пласты по всей долине,
Чтоб был разрез в Кузнецкой котловине –
Последний беспощадный котлован?!

10.
Сибирский формируется характер.
Мы стали осмотрительней в азарте.
Рисунком сердца на Российской карте –
Планета Кемерово!
Только позови –
Любовь моими говорит устами.
Я знаю: нас когда-нибудь не станет,
А он останется,
Прозрачный пласт любви.

А он останется,
Пласт совести и дружбы,
И нежности, нам всем порою нужной.
Останется,
Испытанный не раз,
Пласт мужества – для нас необходимый.
По существу, мы хрупки и ранимы.
И беды вовсе не проходят мимо,
Должно быть, тоже выпадают в пласт.

А он останется,
Пласт ненависти жгучей
К доносам, дрязгам, подлости живучей.
Останется,
Красивый и могучий,
Сибирский пласт таланта и труда
И будет жить душой родного края.
По существу, ничто не умирает.
Ничто не исчезает без следа.

Пласты под грузом времени слежатся,
Наверняка потомкам пригодятся.
В столетии, неведомо каком,
Их обнаружат где-нибудь под кручей,
И обнажат,
И тщательно изучат.
Потом из них тепло и свет получат
И обогреются.
И вспомнят нас добром.

< К списку поэм

Геннадий Юров

Планета Кемерово